В последнее время все чаще слышу от читателей о том, что пишу «рыдательную», или «плакательную», фантастику.
Как вы понимаете, ни в одной классификации такого жанра не существует. Но я вдруг задумался: а что если бы был? В конце концов, кто-то же придумал бояр-аниме и даже описал!
В моем случае труднее всего было определить, чем именно моя «рыдательная» фантастика отличается от сентиментальной, романтической. И вот к чему я пришел, когда провел небольшой анализ.
Зайду издалека. Выявлю, какие особенности моего творчества делают его «плакательным». Мне видится это так:
- В моих книгах обязательно попадание героев в достоверные условия. Либо исторически достоверные, либо достоверные с медицинской точки зрения. Личное страдание персонажа или же страдание кого-то ему близкого также достоверное.
- У меня обычно полный вымысел в жанре фэнтези. Но в результате перечисленных в пункте 1 причин этот вымысел принуждает читателя сопереживать персонажу, погружаться в него.
Теперь зайду с другой стороны и попробую понять, чем моя «плакательная» фантастика отличается от обычной сентиментальной.
Сентиментальная фантастика предполагает наличие основной романтической линии, которая строится на любви или, реже, семье. Особое внимание здесь уделяется чувствам, переживаниям и эмоциям главных героев. Читатель переживает всю эту гамму вместе с ними.
Выдерживается ли это у меня? И да, и нет. Чаще всего любовь так или иначе появляется, но не становится основой. Основа моих книг страдательная — концлагерь, война, голод, болезнь. Я заставляю библиофила пройти с героем по пути кошмара. Реального. Социально значимого. Непридуманного. Романтическая фантастика детализацию подобного рода страданий не предполагает, хотя, не спорю, они могут быть фоном. И все же главное там, что бы ни происходило вокруг, — это любовь, личные переживания конкретного человека.
Покажу на примере нескольких моих книг, что я имею в виду.
«Мэйделе». В этом произведении есть романтическая линия. Является ли она лейтмотивом? Нет. На первом месте для Мэйделе ее мама. Можно ли это натянуть на шаблон сентиментальности? Можно, как сову на глобус, но можно. Семейная история получается. Да. Только суть ее не в том, что Мэйделе любит маму. Суть там совсем в другом. Это героизм девочки, спасающей жизни. Да, готовой на все ради мамы, но так ли это странно? Вообще-то это норма — любить свою маму. Поэтому именно на сентиментальную книга, несмотря на то что там есть и отношения, и над чем порыдать, на мой взгляд, не тянет.
Теперь «Миры Таурис». Книга «Шесть цифр». По сюжету двое героев в своих телах (люблю я это дело) попадают в Освенцим и обратно. Им везет: они выживают. Появляется и любовь, но и тут она не лейтмотив. Основа этого произведения в том, что двое обретают свой народ, готовый их защитить. Еще отчетливо звучит такая мысль: нельзя забывать прошлое. Почему Яд ва-Шем в Израиле знает каждый, а «Красный берег» в России — нет? Получается, над историей плакать хочется, но на романтическую она не тянет. Не в романтике суть, ведь так?
Третий пример. Роман «Личный опыт». Тут тоже любви хватает. Но в центре сюжета доктор, который пробует на себе то, что испытывают его пациенты. Так он становится добрее. Плакать хочется от осознания того, через что проходят дети, столкнувшиеся с бедой. И от доброты.
В «Маленьком сердце» нет попаданца, по факту там чистая романтика со сказкой. Только есть нюанс. Девочка знает, что каждый день может быть последним. Слезы... слезы...
«Память»... Вот это страшная штука сама в себе. Самое жуткое в том, что романтики там мало, но... и вымысла тоже. Так действительно было.
Вот я и подошел вплотную к тому, что мог сказать коротко, но, возможно, было бы не до конца понятно.
Люди плачут над тем, что действительно было на Земле. Или есть прямо сейчас. Над правдой плачут. А значит, именно правда — фундамент «рыдательной» фантастики. Ну а дальше уже приключения, романтика, сантименты и что хотите.
